Астафьев
Василий Михайлович

Участвовал в Советско-Финской войне и Великой Отечественной войне, военной службе отдал около 30 лет жизни. Герой Советского Союза, участник Советско-финской войны и Великой Отечественной войны, по образованию — учитель. Лауреат почетной Строгановской премии (2015).

«Мне было лет 20, наверное, когда началась война. Я был курсантом военного инженерного училища. Как-то утром подъем сделали и сказали: «Война началась!». Мы, курсанты, так сказать, в ужасе: как так война?.. Вчера ложились спать — ничего не было, а тут вдруг война.

Я родился в Воронежской области, поселок Токалевка. Учился в училище в Белоруссии. Мы уже знали, что война будет, так нас потом из Белоруссии перевели в Архангельск. Кто хорошо учился, тех сразу пригласили обмундирование шить, а в июле месяце 1941-го года в вагон погрузили и на фронт. И привезли нас в город Харьков на Украине. Ну а там уже распределили всех, меня назначили командиром саперного взвода.

Я еще воевал в Финляндии. Я кончил педрабфак в 1938 году, год работал учителем. Вот в 1939-м году началась война. Раньше учителей в армию не брали, а тут нас, троих учителей, забрали и сразу в Финляндию воевать. Мы тогда Отечество свое любили, война против Советского Союза... Как это так, против нас воевать! Мы шли на войну, не то, что боялись, а просто шли защищать Отечество свое.

От нас три учителя воевало, и мы всегда в одном отделении ходили. Мы ползли в лесу, по низу, а финны наверху сидели, оттуда стреляли. Одного убило наповал, а второму, он постарше нас был, каску пробило, буденку всю изорвало, а голову не тронуло. А меня — ничего... Ползли почти рядом, друг от друга метр или два, а меня ничего. И вот, Финская война закончилась, и товарищ говорит, вот это [буденку] я повезу домой, покажу, как остался живой.

Потом когда в Финляндии кончилось, направились в училище военное. Спрашивают нас: «В какое училище хотите»? Один говорит: «Я артиллеристом хочу». Меня спрашивают, а я говорю: «Я в инженерное хочу». Они мне говорят: «Там опасно, там мины, взрывчатку учишься собирать, можно погибнуть».. А я тогда по молодости думал, где трудно, там и интересно. Надо знать точно и выполнять точно. Ну раз так, иди, говорят, учись. И вот мы сначала в Белоруссии учились, потом в Архангельск перевели. Нас по частям разослали, и я уже своих офицеров-однокашников, с которыми кончил училище, больше не видел.

Кому-то надо воевать... И раз дело дошло до нас, значит, нам надо воевать. Тут ничего такого не было. Раз Петров идет, а почему Астафьев не идет? Астафьева приглашают. Защищать Отечество надо, если ни я, ни тот, то кто будет защищать?

В первые дни и месяцы войны я, сапер, взводом командовал. Первые месяцы войны были очень и очень тяжелыми. Отправили на передовую. Саперы всегда отступают последними, а наступают первыми. Почему? При отступлении надо заграждения делать: мины ставить, если река-мост, нужно дождаться, взорвать его, чтобы немцам препятствие сделать. Первые дни очень тяжело было. Отходили, отступали...

Я, конечно, не защищал Брестскую крепость, но когда ее освободили, мы зашли туда, что я увидел... На границе ее первой защищали.

И вот, на рзвалинах стен, домов были сделаны надписи, которые я никогда не забуду: «Нас было пятеро. Боголюб, Селиванов (остальные три фамилии не помню). Мы приняли первый бой. Умрем, но не уйдем». Или вот такую я надпись запомнил, это сделал, конечно, молодой человек, воин советский: «Умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина».

Это говорит о том, насколько наш советский солдат предан был своей стране, отдавал жизнь, но не сдавался.

Вот некоторые спрашивают, страшно ли на войне? Я им говорю, конечно, страшно. Но любовь к Родине, защита Отечества — это все превышало. Мы о страсти забывали, а вот только помнили, как бы так сделать, чтобы выполнить задачу и себя оставить живым. Это и двигало нас на подвиги.

Я был легко ранен во время Великой Отечественной войны, в госпиталь не пошел. Но в дивизии есть медсанбат. Я там подлечился немножко, неделю или полторы.

Ползешь мины ставить — немец стреляет... Был случай даже такой у нас: нам приказали поставить мины, а то немец будет наступать. Я скомандовал, и взвод ночью поехал мины ставить. И вот когда кончили работу, собираю взвод, по фамилиям спрашиваю: «Петров, Иванов — здесь?». Сейчас фамилию точно не помню, допустим, Сидорова, спрашиваю. Мне говорят — нету. Как нету, где нету? Нету Сидорова. Что делать? Поползли туда, где ставили мины. И что вы думаете? Увидели, он убит, понимаете. Наверное, когда мины ставили, немец убил. А может быть, руки дрожали, когда капсодетонатор вставлял в мину...

Или другой случай был. Пошла пехота в наступление, наскочили на мины. Кричат, зовут саперов, и вот, мы ползем. Ползешь, щупаешь вокруг. Увидели вот такие три усика торчат. Мина. Что делать? У нас, у саперов, трассировочный шнур всегда вот тут, там веревка. Набросили — оп, взрыв. Следующий нашли, потянули — не взрывается. Я командир взвода был, а со мной был Мартынов (никогда фамилию не забуду), мой помком взвода. Так вот, мы оттащили эту мину, а там воронка от снаряда была. Я ему говорю: «Бери, садись в воронку, а я буду крутить [разбирать мину]. Взорвется — улетим оба, ни тебе не обидно, ни мне не обидно». Но все-таки соображаем, чего крутить-то. Открутилось, взрыватель вышел, все... Ликвидировали. Потом своим саперам говорим: «Ищи, найдешь — вот это откручивай, это выбрасывай». Наконец, саперы сделали проходы, и пехота, матушка, пошла, пошла! Так что, страшно, и нужно знать точно и точно делать.

Что еще саперы делали... Танки прут, сапер лежит с миной, танк — вот он, подбросил сапер мину, попал под гусеницу. Подорвал гусеницу — танк остановился, не подорвал — идет дальше. Но только ты не попади под танк, а то тебя задавит.

Что больше всего запомнилось в Великой Отечественной войне? Есть такая река Днепр на Украине. Когда дошли до нее, я уже был заместителем командира саперного батальона. Подходили к Днепру, и мне мой начальник говорит: «Астафьев, готовься форсировать реку Днепр». К вечеру, когда подошли, я взял сержанта, потом командира разведроты Куропаткина, помню, не забудешь его... Пошли к Днепру и наблюдали. Где, откуда, чего стреляют. И к утру, рано в лодку сели мы: я, сержант и три разведчика, пять человек то есть. Сели и поехали на ту сторону. Куда поехали? К немцу поехали! Но мы все-таки смотрели, куда ехать, откуда стреляют, откуда ракеты бросаются. Переехали туда. Мы, саперы, свое дело делаем, ищем мины. Разведчики свое дело делали. Я не знаю, что там они делали, мы только договорились: вот время будет столько, встречаемся около этой лодки. Сержанта-сапера оставили на той стороне, приехали, доложили, и началась переправа.

В течение восьми суток шла переправа: на рыбацких лодках, у нас резиновые лодки были, из бревен вязали плоты. А в Днепре вода кипела, как в кастрюле с водой, от взрывов снарядов, бомб. Убитые наши плыли, как бревна. Шла переправа. Переправились, плацдармы захватили. Немцы считали Днепр восточным валом, они считали, что вот Русь придет, но не перейдет. А когда перешли, они приняли все меры, чтобы задушить русских на плацдарме. Но все-таки наши держались. Потом немец понял, что русские перешли, они начали контратаку.

Надо было пушки туда переправлять, танки бить. А у нас ведь как... Лодки резиновые. Положим, две лодки резиновые бы связать... Но лодок было мало. Поэтому я решил, что на одну лодку пушку погрузим и повезем. Погрузили пушку в лодку, она села, а мы поплыли. Я поплыл с ними, боевое настроение, так сказать, поддержать. А нас так течением несет! И отнесло немного дальше, чем мы планировали. А там пулеметная точка немецкая. Они начали стрелять, лодку пробило, воздух вышел, пушка начала тонуть. А не доплыли мы совсем немного. И вот, кто из нас остался живой, мы спрыгнули в воду. А вокруг лодки веревка была. За этот канат мы и вытащили пушку на плацдарм. Пушка ведь танки уничтожала, вот и ценилась на вес золота.

Что помогло мне выжить тогда? После войны я только в 1947 году в отпуск пришел, и мне мать говорит: «Сынок, сынок, ты только родился, а тебя (показывает на небо) Господь Бог пометил, что ты будешь жить». Я до сих пор помню слова своей матери. Тут надо еще уметь. Нас учили в военном училище. Перебежку сделал, упал — не лежи на этом месте, перекатись. Ты когда упал, тебя немец видел на этом месте, а когда перекатился, он уже не видит, где я. Он стреляет туда, а я уже вона где лежу. Может, и это мне помогло.

За форсирование Днепра мне и моему сержанту присвоено звание Героев Советского Союза. Вручали на фронте. Я никогда не забуду, мы были уже где-то в Польше, стояли в обороне, и тут вызывают меня в штаб дивизии. Думаю, чего такое? Может, мои солдаты что-нибудь набедокурили, сейчас ругать меня будут. Пришел, начальник штаба дивизии кричит: «Петров, дай Астафьеву газету». То ли «Правда» газета была, то ли «Известия», сейчас уже не помню. Отдает мне — читай. На первой страничке Указ Президиума Верховного Совета и моя фамилия или вторая, или третья. Я когда прочитал «Астафьев Василий Михайлович», у меня все прямо перевернулось, я что, думал, что когда-нибудь героем стану? Я же никогда не думал! Ну вот, поздравляли-поздравляли-поздравляли... А дальше все как шло, так и шло. Я особенно не гордился, мол, я герой, ко мне не подходи.

Победу встречал в самом Берлине. 1 мая 1945 года наша дивизия стояла на окраине Берлина, в пригороде. И моего начальника вызвали в штаб дивизии. Он побежал туда, кричит, Астафьев, готовь завтрак и по 100 грамм выпьем, 1 мая же! И быстро так вернулся, кричит, тревога! Мы и не позавтракали, ни чай не попили, ни водочки не выпили. Бросились реку Шпрее форсировать. И там был мост. Немцы мост взорвали, но плоховато, правда, нам помогли. Мы переправились. Одна дивизия пошла направо, к Рейхстагу, наша — налево, к Бранденбургским воротам.

И вот, 9 мая кричат: война кончилась! Ох, а как это так, война кончилась, а ты живой остался [смеется]! В Берлине воевали-то по-настоящему.

В 1947 году отправился в отпуск домой. А потом продолжал служить до 1968 года, почти 30 лет отслужил.

Раньше я служил в Магнитогорске, в штаб-дивизии я был начальником генеральной службы дивизии. Потом говорят, тебе же повышение надо! Сколько уже ходишь подполковником. А в Перми формировался корпус ПВО, возле сада Горького, может, знаете. Меня сюда прислали в 1960 году, начальником инженерной службы.

Я прибыл в Пермь, сел на трамвай от Перми II, ехал, смотрел — вокруг деревянные домики. Думаю, елки зеленые! Куда попал. Магнитогорск же город новый. А сейчас не узнаешь город Пермь-то. Люблю его.

Потом, когда в 1968 году пришло время увольняться, хотел ехать в Воронеж, а у меня два сына, и все в университете учились. Я думаю, что же, ребята тут останутся? Знакомых много здесь уже было, решил остаться.

Жену встретил во время войны, когда был легко ранен под Кишеневом. Она же у меня тоже воевала, в медсанбате. Когда меня ранили легко, я в медсанбате лежал, там сестрички ухаживают. Спрашивают: «Откуда ты?» — «Я с Воронежской области». Сестричка мне говорит: «Так ведь и я с Воронежской области!» Земляки, значит. Как во время войны не радоваться своему человеку.

Во время войны мы дружить не дружили, не встречались. А по телефончику иной раз поговоришь, и легче становится. Когда война кончилась, они увольнялись, я встретил ее. «Замуж пойдешь за меня?» — Она туда-сюда. Я говорю: «Ну, дай мне адрес свой. А то я ведь буду служить». Меня из Берлина в Москву послали, и там мне должность дали. Оттуда написал ей письмо: если хочешь за меня замуж выходить, приезжай, я тебя встречу. Война сдружила. Приехала, встретил, жили до Нового года. А сейчас я ее похоронил, один теперь, ее нету. Вот так живу пока.

Счастливых воспоминаний много. Кончил Педрабфак, обычный сельский парень, и вдруг учителем стал работать. После военной службы я в Автодоре работал начальником отдела инженерной службы. В Перми строили дороги. Там и проработал до пенсии».