Бабицина
Зоя Степановна

Во время войны была ребенком, жила в Молотовской области. Отца до войны забрали в лагерь как врага народа (реабилитирован после смерти И. Сталина). Ветеран труда.

«Я родилась шестнадцатого мая 1936 года в деревне Летягино Сивинского района Пермской области тогда. Жила с мамой там. Сестра Маша — старше меня на полтора года. И брат, с 24-го года, Георгий. В тридцать восьмом году забрали у нас отца как врага народа. Их троих забрали с деревни. Я тогда маленькая еще была. Считайте, чё, осталась я, полтора года, наверное, мне было. Конечно, я это ничего не помню. По рассказам маминым знаю, что их ночью забрали троих и увезли.

Вот когда война началась, я очень плохо помню. Брат до войны ещё работал учителем. Правда, не в этой деревне, в другом месте, как мама рассказывала. И, когда война началась — мы же дети врагов народа. Жена, то есть наша мама, тоже. И Георгию поэтому пришлось, я не знаю уж, конечно, год или сколько-то он прибавил себе, в 42-ом году, добровольцем идти на фронт. Я помню это смутно. Мне тогда было шесть лет или пять. И я помню, когда они провожали в Усть-Буб Георгия, я полезла на полати, помню, и ревела. А плакала я не из-за того, что война началась, или что... этого я не понимала... а мне обидно было, что все пошли его провожать, а я осталась дома одна.

Маме очень трудно было жить во время войны. Работа у нее была трудная. По-моему, она ухаживала за лошадьми. Ну, знаете ведь, раз жена врага народа, значит, и отношение к ней было такое.

Сестра пошла в школу, она училась в Усть-Бубе. Это с километр примерно от этой деревни. Первый класс проучилась, во второй класс пошла. Я говорю: Маша учится, почему я не должна учиться тоже? Я, правда, младше была намного, но всё равно я пошла в школу. В 43-ем году, по-моему, я пошла в первый класс. Начала учиться в Усть-Бубе. Трудно было жить. А у меня за пять километров мамина сестра — Анна Васильевна — жила. У нее детей уже не было. Семеро детей были — все померли. Муж был туберкулезный, видимо, поэтому так получилось.

И она пришла, и маме говорит: «Пусть Зоя поживет у меня». И она меня забрала. Это пять километров, деревня Порошино. И я там в первом классе продолжала учиться. И вот всю войну я у нее прожила. Она жила со свекровью. Конечно, там полегче было. Маме с Машей всё равно полегче. И мне там.

Тетя Аня работала кладовщиком в колхозе. А я жила у бабушки Захаровны, это была свекровь её. «Бабушка Захаровна» мы все её звали. У них, конечно, и коровы были, и пасека. У нее семь ульев было. Как-то мне помогли — козочку купила мне эта бабушка, заставила раздаивать полностью. Я там в первом, во втором, в третьем классе училась.

Война когда закончилась, я закончила второй класс. Это очень хорошо помню! Нас вывели всех в деревню, ну, на поляну там, в поле. А в школу я ходила в деревню Вятчаны. Это два километра, три деревни было. И нам сказали, что война кончилась. У кого отцы, братья сестры были на фронте, они должны вернуться, если живы остались. Сообщили нам это всё. Хоть мы и школьники были, но радовались, что Победа, что жизнь-то всё равно поменяется.

А во время войны, конечно, мы помогали. Ходили колоски собирали в поле. Хоть маленькие были, всё равно ходили. Работали, помогали. А Георгий, брат мой... Война закончилась — он сразу приехал в Пермь. В деревню не поехал, приехал в Пермь. Устроился на работу, нашёл частную квартиру, видимо, чтоб жить-то где-то можно было. Устроился в школу учителем работать, в 33-ю школу. На Карла Маркса тогда эта школа стояла. Сейчас здание стоит там тоже. Хорошая школа была. Когда уже всё, освоился, маму перевез. И меня тоже забрал. Приехал туда, к тёте Ане, и меня увёз сюда.

И я продолжала уже учиться, в четвертом классе училась в 42-ой школе после войны. Трудно было жить после войны. Это ведь карточки, всё тяжело. Такое все было... жизнь-то... и вот, учебный год закончился, я опять уехала. Меня отвезли опять к тёте Ане туда, чтоб там пожить немножко.

Георгий потом или написал письмо, или... я уже сейчас не помню, как получилось. Он говорит: «Начинай учиться в пятом классе там. Я не смогу забрать тебя в Пермь. В зимние каникулы я перевезу». Вот, я начала в пятом классе учиться у тёти Анны. Проучилась я до ноября месяца, и заболела я брюшным тифом. Никто в деревне... я не знаю, откуда появился этот тиф. Меня повезли в село Сиву. И там я пролежала в больнице.

Сначала не определили, что это. А потом уже брюшной тиф сказали. Ну, маме, видимо, или письмо написали, или как... не знаю. Тогда телефонов-то, сообщений не было. Мама приезжала туда. Так, около палаты постояла. Ей сказали: «Мы ничего с ней сделать не сможем». Двое суток я была в коме, 41 была температура у меня была. Мама уехала обратно. Потом я в сознание пришла, месяц лежала в больнице. Не давали ни вставать, ничего. Кормить, конечно, кормили. Чё, водичка... конечно, считайте, 47-й год. Что там?! Ни лекарств, ничего нет.

И, вот я помню, мне принесли такую большую тарелку сахарного песка вместо глюкозы как будто. И говорят — ешь ложками. Но разве можно ложками есть? Тяжело, конечно, было.

Но у крёстной в Сиве сестра жила. Она мне испечет блинчик. Кормить нечем. Просто сухой. Высушит. И принесет мне. Раз в день приносила этот блинчик. В больнице вот такой кусочек сухарика, чёрный-чёрный, выдадут. Разве такой хлеб будешь есть? И водичку, бульон. Ничего не давали, конечно.

Но там нянечка хорошая была. Она видит, никого нет, картошку бросит мне. Говорит: «Толки скорей, чтоб хоть немножко что-то было». Ну, вот так вот поддерживали. Так вынесла я все это. Вышла из больницы — ноги отнялись у меня, училась ходить потом. Очень училась долго. Выдвигала стул, училась ходить. В школу... какая школа могла быть. Конечно, пятый класс я не закончила. Там больше не ходила в школу.

Ну а вот в зимние каникулы, даже позже, тётю Анну все замуж звали. Она приятная женщина, молодая, без мужа была, всё... и вот она мне говорила: «Вот мамой будешь меня звать — не пойду замуж». Я говорю: «Нет, тётя Анна, не ходи замуж, но и мамой звать не буду!». Чё, у меня мама рядом была.

И меня потом перевезли обратно. Я уже на следующий год пошла снова в пятый класс учиться. Вот так. Такая жизнь у меня была. А потом...ну... все время с сестрой говорили, что у нас отец умер. Мы же не знали ничего про него. Мама везде писала, потом Георгий писал везде тоже вот... Искал отца-то. Но письмо каждый раз как в воду канет. Ни ответа, ни привета, ничего. Потом, после смерти Сталина, уже не стали репрессировать, всё. Вот. И пришло письмо, что «ваш отец невинно был посажен. Если есть иждивенцы, ходатайствуйте о пенсии, обо всем». Ну а чё мама... стала ходатайствовать... А надо доказать, что мы дети-то его. Наше свидетельство о рождении ничего не значит. Надо было доказать, что действительно мы были у него на иждивении. Мама где-то в Закамске или где, деревенских нашла. Сначала суд был, и присудили как бы иждивение, что мама — жена его была. Потом прошло сколько-то времени, и надо было доказать снова, что мы на иждивении были у отца. Как будто бы мне вот полтора года было, и я сама работала, да?

Вот, снова она их пригласила. Снова, значит, это все доказали. И что думаете? Ей дали в то время пенсию, по-моему, шесть рублей, что ли. Это только зачли рабочий стаж, что он сидел — пять лет. А что в колхозе работал — это стаж не зачли, ничего. И, вот, маме такую пенсию дали, а чё она... на эту пенсию... года два или три получала, конечно, но на шесть рублей ничего нельзя было купить!

Ну а потом, когда реабилитировали отца, уже, через сколько-то лет стали с нами работать. Мы уже были реабилитированы, что мы дети не врага народа.

А потом стало можно пользоваться архивом. Я нашла в Перми архив. Маша, сестра, приехала. Сначала я одна ходила, почитала. Потом Маша приехала, мы снова ходили с ней в архив этот. А потом уже... Там, по-моему, какая-то женщина пришла. «Вот, если мы вашим архивом воспользуемся...» (что-то записать там, или что) Маша подписала, разрешаем. Нам что, жалко что ли?.. И вот. А тут приезжала Маша, мы пришли туда, они говорят: «Если вам надо на руки этот архив, мы вам сделаем бесплатно». И вот, мне отпечатали этот архив-то, а Маше электронной почтой выслали.

Сначала свидетелей заставляли, видимо. А потом вот, которые живы остались свидетели, они все стали говорить: «Нас обязали». Вот в этом архиве даже все три письма, которые Георгий писал, все три письма сохранились. Тут, в архиве лежали. Все три письма. И его, ну вот, все показания, которые... что он расписывался за неразглашение, что вот когда допрашивали. Всё вот это. Ну, Георгий, брат наш... он нас привез к себе, мы полностью считали его как своим отцом. Конечно, выучил он нас с Машей, это самое главное. Он работал, хотя у него и жена была, и дети уже были, он работал, помогал нам, мы выучились. Конечно, он нам был вторым отцом.

Ну, на войне он был, конечно. У него три ранения было. Он был летчиком. Воинское звание у него, лейтенант, по-моему, было. Так что он много для нас сделал, конечно.

С войны Георгий, конечно, письма писал, но дело в том, что я много не могу рассказать, потому что я жила во время войны у тёти Анны. Ну, вот я знаю, что он был летчиком. Возил он в основном правительство. Членов правительства. Ранения были. Раз три ранения, значит, где-то он всё равно на передовой как-то был. Если он и писал, то матери, а письма не сохранились. Но фотографии ещё есть где-то, не у меня. Я знаю, что есть военные фотографии, он с усами там. С фронта посылал фотографию.

А мне пришлось работать идти с шестнадцати лет, в вечернюю школу учиться. Потому что Маша училась в педучилище. А ему ж тоже... все-равно своих двое детей было уже. Всё равно ему очень было трудно. Я помню, девятый или десятый класс, в вечерней школе. Считайте, я работала. Работать надо было шесть дней в неделю, один выходной был — воскресенье. Учиться надо было вечером. И вот, только придешь домой, кое-что перекусишь, и скорее учиться. Тяжело. Это девятый-десятый класс. Я до Нового года доучилась в десятом классе. Пришла и говорю: «Георгий, я еще отдохну, и на следующий год снова». А он как: «Конечно! Никаких разговоров! Заканчивай десятый класс, и всё! Иди в школу!».

Ну че, закончила, получила аттестат. Дальше пошла, а я знала очень хорошо математику. Так хотела быть всё счетоводом. Потом Валентина, жена Георгия, и говорит: «Иди в пионерский лагерь работать. Там будешь и сытая, и поработаешь, и деньги заработаешь за лето». И вот, я на все лето уехала в пионерский лагерь работать в Кукуштане. Отработала в пионерском лагере лето. А все-равно ведь надо куда-то устраиваться на работу, учиться дальше.

Приехала в Пермь. У нас там секретарь райкома комсомола была, Мара, вот я её имя помню, больше ничего не помню. Такая женщина хорошая. Она меня встретила и говорит: «Ну, что думаешь дальше делать?». Я так пожала плечами: «Не знаю». Она: «У нас в 90-й школе нет старшей пионервожатой. Пойдешь туда?». Так я что? Я ж не знаю, что делать! «В лагере поработала — узнала! Там семилетка школа, небольшая. Иди туда работай».

Пошла туда работать. Год проработала, потом Валентина говорит: «В школе слепых освободилось место старшей пионервожатой. Там легче работать». И меня перевели туда, в школу слепых. Год проработала в школе слепых. Да, еще, вот когда я работала, Георгий говорит: «Дак поступай тогда учиться-то в институт». Ну, а в школе слепых я работала, мне надо было подготовиться всё равно. Я пришла к директору, и говорю: «Можно мне в мае месяце отпуск взять? Подготовиться, чтоб сдать в институт всё». А я ещё там уроки физкультуры вела, которые были в начальных классах. Три класса, что ли, у меня было. Ну, директор как-то в возрасте был уже, не понял меня, или что, и говорит: «А кто уроки физкультуры до конца года будет вести?». Мне было восемнадцать лет. Ну, я стушевалась, повернулась, и ушла.

Ушла. Георгию рассказываю. Он говорит: «Дак поступай в педучилище. Год у тебя и так пропал, да ещё год пропадёт!». Ну, я начала. Пришла снова, справку надо, что работаю в школе. Я говорю: «Можно?». Он говорит: «Зачем справку?». Я: «Дак в педучилище». Он на меня так посмотрел: «А почему не в институт?». Я говорю: «Дак Вы ведь меня сами не отпустили». «А не могла еще раз подойти?». Я говорю: «Ну, я бы подошла, если ...» Ну чё, восемнадцать было. Тем более, из деревни. Такая несмелая была! В педучилище поступила, так и закончила это педучилище. Я на первом курсе вышла замуж, уехала в Кукуштан, заочно училась в педучилище. В Кунгур перевели, но там квартиры толком нет. В Пермь переехали — тоже ни квартиры, ничего. Какой там институт? Так в педучилище и осталась.

В школе... в начальной школе мне мало пришлось поработать совсем в Кукуштане. А в Пермь переехали, в школу идти, а Володе у меня, сыну старшему, было полтора года. В ясли места нет, в садик места нет. Я его на улице ведь не выброшу, правда? Ну, встретила знакомую, Нину Сергеевну, в школе слепых мы с ней работали. «Что так идешь?». Я: «Ну вот так-то так-то». «Пойдем в наш детский сад. У нас в декрет одна уходит». Итак, я с 60-го года осталась в детском саду.

Тридцать восемь лет с детьми проработала. Ну, а потом еще работала, конечно. Стаж у меня, наверное, лет пятьдесят. Я три года не работаю только еще. После пенсии двадцать один год с лишним проработала на Нагорном. Сначала там в бараке, в садике семнадцать лет, потом перешла сюда в садик работать. С 77-го года, и только три года не работаю, дак всё в этом садике работала. Вот такая моя жизнь. А если про счастье говорить... счастливый момент в моей жизни... это, наверное, рождение первого сына. Я так считаю. Жили мы в Кукуштане. А родился он на Героев Хасана, в роддоме № 7, потому что в Кукуштане роддома не было. Сюда приехала я. Здесь. Потом обратно в Кукуштан уехали. Там три года жили. Или четыре даже почти.

Хотя самый счастливый день в моей жизни — это золотая свадьба у нас была. Пятьдесят один год с половиной вместе прожили. Первая свадьба у нас на Ленина 8 была, естественно. Зарегистрировались мы в Кукуштане с ним. Здесь, в Перми, Георгий, брат, в основном всё сделал, помог. Муж у меня работал в грузинском Леспромхозе. И на свадьбе у нас было одиннадцать человек грузин. Директор у нас был, Георгий Николаевич по-русски. А так-то по-грузински Кукуня звали его, или как, я не помню уже сейчас. Так он на столе, ему уголочек освободили, он лезгинку даже танцевал.

А познакомились с будущим мужем мы у меня дома! Он жил в Кукуштане, я — в Перми. Приехал в Пермь с женщиной, у которой на квартире жил. Вот, так познакомились. И мы как-то сразу сошлись. Ему двадцать восемь лет почти было. Он на восемь лет меня старше. Он детдомовец, во время войны в Куйбышеве был, на военном заводе там работал. Участник трудового фронта. Мы оба — ветераны труда. И он, и я. Медали у нас даже есть».