Яковлев
Алексей Яковлевич

Ветеран войны. Мобилизован 17-летним мальчишкой, прошел всю войну. За взятие Берлина награжден орденом Александра Невского, а также орденом Красной звезды, орденом Отечественной войны I и II степени.

«Я в деревне родился. О том, что началась война, мы слышали только по радио. Как только мне исполнилось 17 лет, меня мобилизовали в пулемётно-миномётное училище в Красных казармах в Молотове. Так что я стал военным совсем не потому, что хотел.

Мы занимались по сжатой программе по 12 часов в сутки. Ночами спали редко, часто бывали тревоги. Некоторым ребятам даже не дали доучиться, солдат на фронтах не хватало, часть курсантов быстро отправили под Сталинград. Я успел закончить обучение в 1942 году и в октябре попал на Воронежский фронт.

Каждый день было страшно.

Утром просыпаешься, думаешь: «Слава богу, живой!». Идешь в наступление, прямо под пулемётный огонь, рядом с тобой товарищи падают. Один бой — полроты нет, еще бой — полвзвода потеряли, такая мясорубка.

Первые годы войны очень тяжёлые были, мы воевать совсем не умели. Это потом мы всё поняли и освоили, начали как следует сопротивляться. А поначалу такая неразбериха была.

Первое ранение я получил тут же, в 42-ом. Во время авиабомбёжки мою каску пробило осколком и раскололо череп. Я пришел в сознание только в санбате. Голова вся в гипсе, медсестра одевает меня, говорит: «Сейчас придёт транспорт, поедешь в тыл». И загнали меня в госпиталь в Челябинск.

Я шесть месяцев лечился, потому что травма тяжелая была. Гипс сняли, а под ним гной. Это в рану попали мелкие кусочки черепа, и всё воспалилось. Почистили, снова гипс. Месяц полежал в гипсе — снова сняли, снова почистили рану, снова гипс, и так полгода.

Летом 43-го выписался из госпиталя. Мне было 19. В это время в Челябинске как раз формировалась стрелковая рота для фронта. Собирали, в основном, стариков, но и меня взяли, зачислили командиром взвода. Посчастливилось! С этой ротой я попал в прославленную гвардейскую 48-ю дивизию.

В июле 1943-го мы приехали на Курскую дугу. К этому времени мы уже умели воевать. Авиация стала работать, мы наловчились определять, где снаряд должен упасть, научились ходить за огненным валом. Артиллеристы бьют, огонь постепенно переносят вперёд, а за ними идет пехота.

Солдаты мечтали: «Интересно, как будем жить, когда войны не будет?». Сегодня мечтает, завтра умрет, вот и всё.

Время не считали. Живы были и слава богу! Есть единственное — приказ наступать. Старшее поколение, те, кто на фронт от семьи ушли, конечно, переживали очень, вели переписку. А мы, рискованная молодежь, не так беспокоились. С родственниками особой связи я не поддерживал. В наступлении некогда было писать, а в госпитале вообще без движения лежал и постоянно терял сознание, какие уж тут письма.

В 1943 году произошел перелом, мы сломили немцев основательно. После Курской дуги, Сталинграда они уже не так сопротивлялись, стали больше отступать. Мирные жители встречали нас, солдат Красной армии, со слезами на глазах. Несли цветы, иногда дадут чего-нибудь, сала хорошего.

Не всегда, конечно, удавалось, чтобы полевая кухня приехала. Иногда сутками не ели, иногда с убитых лошадей мягкое мясо вырезали и жарили на костре. Или немцев потрошили. После наступления, когда врага перебили, по полю идёшь, а у каждого немца ранец, растормошишь его — шоколад найдешь или эрзац-хлеб.

Украину всю прошли на местном снабжении — пшено да вода. «Крупинка за крупинкой гоняются с дубинкой», — такая у нас шутка была. Но все равно нас кормили. Как затишье, так сразу кухню привозили. Офицерам, конечно, лучше было, паёк английский давали и консервы — шпик, очень вкусный. Но я всегда старался быть за общим столом, со всеми солдатами.

В разных переплётах за войну побывал. На Украине вечер быстро падал, резко темнело. Ночью батальон куда-то передвинулся, а наша рота осталась, связь потеряли. Командир мне говорит: «Яковлев, иди ищи!». Я и пошёл. Наши связисты тогда только начали использовать красный немецкий провод. Я достал фонарик, провод отыскал, иду. Думал, что его наши протянули, а пришел прямо к немцам. Два огромных эсэсовца выскочили, из автоматов палят! Вокруг воронки были от снарядов, я в них укрылся. Отстреливался и, как заяц, между воронками убежал к своим.

Дошли до Восточной Пруссии. Весна была отвратительная, днём дождь, ночью подморозит, одежда стоит колом. Единственное спасение — господские дома. Они были добротные, в них в основном жил генералитет. Если удавалось такой дом захватить, то обогреться можно было и поспать. Ночью боевых действий не было почти, все наступления и атаки — днём.

Русские солдаты смышлёные, часто находили в барских домах тайники. В подвал спустишься, в стенку стучишь. Если пустота послышалась, штыком кирпичи раскопаешь, а за ними запасник — куры в собственном соку в стеклянных банках, иногда вино, эрзац-хлеб. Он был, кстати, 1937 года, вот как заранее немцы готовились к войне!

24 апреля 1945 года мы вышли к Берлину, начался штурм. К обороне немцы тоже хорошо подготовились. Все дома в городе были построены так: восточные стены выложены в несколько слоёв кирпичей, бойница в каждом подвале. Бои были очень жестокие, немцы сопротивлялись изо всех сил: поджигали нас огнемётами, использовали артиллерию.

Во время сражений в Берлине меня снова ранило — осколок в ногу залез, но в госпиталь я уже не пошёл. Командир санитарного взвода сделал разрез, вынул осколок, перебинтовал ногу, и я дальше пошел. 2 мая Берлин полностью пал. 9 мая встретили под Прагой, в городе Чешская липа. Отпраздновали победу, конечно, как положено, накрыли столы. А на следующий день двинулись дальше — прочесывать лесные массивы, выкуривать врага.

Демобилизовался я только в 1946 году. У меня характеристики очень хорошие были, наград полная грудь, но три ранения — и всё, комиссия сказала: «В военные кадры не годится». Поэтому я вернулся в Пермь и связал свою судьбу с органами внутренних дел, попал в специальный отдел по борьбе с бандитизмом. После войны преступность очень высокая была, бандитов много, дезертиров. Вот с ними и боролся, и на пенсию подполковником милиции вышел».