Рекка
Римма Александровна

Во время войны была ребёнком. Ныне кандидат физико-математических наук, почетный доцент Пермского университета, награждена нагрудным знаком «Почетный работник высшего профессионального образования РФ», медалями им. Эйлера «За заслуги», «Ветеран труда».

«День Победы я очень хорошо помню. У нас в соседях жил полковник ПВО. Ночью, где-то в 3 часа пришли, кричат: «Полковник! Вставай! Война закончилась!». А у меня утром 9 мая день рождения! И утром война закончилась — все уже праздновали! Радовались! И целый день веселье! И на следующую ночь веселье! И уже только 10-го мая утром уже разошлись. На улице все ходили, друг друга поздравляли, даже если не знакомы. А мы дети 14 лет – мы свободны! По всему городу бегали. Родители не ругались, было очень радостно. Хороводились. Чужие люди обнимались, целовались, плакали. Плакали те, у кого погибли близкие.

«9 мая этого года мне исполнится 84 года. У меня дома, как в детском мире — столько игрушек! У меня два правнучка и трое внуков, одному 37 лет, он мехмат закончил. Работает. Внучка работает, окончила политехнический. Ни дня не работала по специальности. А младший внук в Политехе на 3 курсе, на авиадвигателях. Круглый отличник. Стал Мистером Политехнического института. Теннисом занимается, знает английский, испанский. В качкозал ходит, это он так его называет, играет хорошо на фортепьяно. А эти все игрушки от правнуков.

41-й год. Мне было тогда 10 лет. У меня осталось такое первое впечатление. Люди все начали бегать фотографироваться. Потому что забирали на фронт. Папу моего тоже сразу взяли. Он был начальником секретной части в военном складе, на который привозили с фронта одежду, все в крови было, все надо было стирать. Базировался склад в городе Кунгуре. Понятно, что мы тоже туда поехали. Там я и училась. Там школа 10-ая на горе стоит. 3 этажа. Ее отдали под госпиталь. А мы учились в проулке, где были деревянные дома. Почему-то они были свободны. Там мы занимались в 3 смены. Был уже 4–5 класс. 11 лет мне было. В это время мы в этот госпиталь ходили, концерты давали. Мама у меня была портниха. Помню, носила ее юбку. Платочек надевала, кофточку. Мне очень запомнилось, выхожу маленькая и пою: «Мы в колхозе родились, всем на славу удались! Щеки пухленькие, сами кругленькие». Всё это изображаем. Стихи рассказывали. Некоторые раненые были неграмотные. Они нам диктовали, а мы писали. Детским почерком крупным, потом отсылались эти письма.

Потом этот склад эвакуировался, двигался за линией фронта. Пульмановские большие вагоны, мы ехали в них. Там были такие нары, и каждая семья на них. Это был наш дом. Так мы доехали до Двинска. Там еще немцы налетали, Рига была еще не взята. Рига была в 300 км от этого. Мы закрывали окна черной бумагой. Налеты были.

Я помню, что у нас не было игрушек. Мы играли в школе в «чику». Это такие меховые штучки, пришивали пуговицы и пинали ногой. Нагоняли, кто больше. В лапту играли, в чижик. На палке вырезалась штучка, и мы били палками. Качели, конечно. На коньках катались. Их мы прикручивали к валенкам. Не такие были, как сейчас. Это уже я увидела в университете в конькобежной секции. А эти назывались «снегурки». Мне это страшно нравилось: не пешком ходить, а ездить на них.

В школе не было чернил. Были неваляшки на партах, и писали перьями. Света не было. Лампы были, свечки в классе. Ну, учились. Учителя старались. Публика, конечно, была не очень приличная. Много было хулиганов. Они нас лупили! На портфелях скатывались с горы.

Говорят, что голодали. Но ведь выдавали же паек. Хлеб черный, по 40–50 грамм. Паек получали на всех. У меня был старший брат, потом еще родился. 2 месяца было. Мне приходилось с ним таскаться. Колясок не было, я его волочу на руках, а пока квартал-второй, уже еле дотаскивала. Вот это я запомнила. А голод — нет. Хлеб, который мы получали, резали всегда на кусочки. Пили чай с сахарином. Каждый знал, сколько ему можно взять. Он брал и съедал, и никаких больше разговоров.

Я помню: на коньки встану, а бабушка и дедушка на другом конце города жили. Дедушка сварит картошку в мундире, чугунок такой, печка была русская, и вот эту картошку с таким удовольствием ели, с солью. Дедушка умер в 96 лет. И то из-за воспаления легких. А так дома он все сам делал: дрова колол, полы мыл. Когда заболел, мама возила ему из Перми пенициллин. Не было же его ни в аптеках, ни в магазинах. Полки были пустые. Она покупала пенициллин на рынке, в кулечках. Никто же не знает, что это было.

Мама увезла меня к бабушке в Перми, я была здесь. Вот как щас на Украине Бандера, так в Латвии был Ульманис. Там убивали детей. Банда Ульманиса была. Там было очень опасно. Вскоре мама уехала, а я осталась с бабушкой.

Мне было 12–13 лет, со школой мы ездили в район Бахаревки. Там был колхоз. Вот там нас на машину грузовую погрузят и повезли пятиклассников. Морковку дергали, свеклу. Я не чувствовала голода. Может, потому что я много занималась спортом. Девочка туда с нами приехала и ела сырую свеклу. Потому что была голодная. Никто не обращал внимания. Кто-то колоски собирал, а мы овощи собирали. Целым классом, человек 25–30. С утра, с 9 часов, пока светло. Надо было — мы работали.

Спортом занимались. На коньках катались, волейбол, баскетбол. Это было очень развито во всех дворах! Если не было сетки — играли кругом, каждый вечер выходили все школьники. Мы жили на Комсомольском проспекте, там, где потом был магазин «Белочка». Там были раньше частные дома, наклоненные в разные стороны. Начинаешь пол мыть — вода бежит в сторону. Во дворе делали грядки: лук, чеснок, огурчики. Мне очень нравилось выйти и съесть огурчик.

Потом директор завода Свердловского перестроил все дома. Все снесли. Клуб завода Свердлова немцы пленные построили. Прямо вот от дворца Свердлова — был лес, до завода. Там была черемуха. Много цветущих деревьев. Мы это все собирали. Все было полевое!

Потом я закончила школу, поступила в университет. 1949 год — поступила в университет. Решила поступать в университет в 8 классе. Липусин Сергей Александрович привил нам любовь к математике. Узнала, что в университете есть механико-математический факультет, и туда пошла. В 1954 — окончила. Потом аспирантура, защита диссертации. Студентами нас посылали на картошку. Далеко ездили, целый месяц там копали. Телогрейки были в моде. Сейчас моих студентов не заставишь!

—Ребята, — спрашиваю, — вы ездите, копаете картошку?
—НЕЕЕТ.
—Как это?! Вот нам ничего за это не платили, только кормили. Причем когда убирали картошку, у нас возник, мужик с сохой, сильно матерился. Мы тогда пошли к председателю колхоза, а он говорит: «Дак ты попробуй заставь эту кобылу идти! Пока не сматеришься, лошадь не пойдет!»

Бабушка моя не работала. По субботам ходила на рынок, покупала заготовки материала для шитья. Чувяки! Так назывались тапочки. Дедушка был сапожником на дому. У него была седуха. Бабушка готовые изделия продавала на рынке. На эти деньги покупала следующие заготовки из кожи. У деда к старости рука была больная, пальцы не разгибались, потому что он все время молоточком стучал. Вот этим жили. В Кунгуре была Агеевская дача, там жил священник со своей семьей. Бабушка им готовила, а дедушка обрабатывал участок. Огромный был, с ягодами. Они верили в Бога, и нам привили. Что не может быть, что вся эта вселенная без Бога. Помните фильм «Солярис?» Там посылались импульсы. Они не верили в бога с бородой, и в церковь не ходили. Они не были старообрядцами. В церковь они не ходили, потому что видели, как ведется пост: вино льется, мясо едят. И они поэтому не верили. Я с детства привыкла, лет 6 было, я верила, что вселенная управляется. Дедушка очень много читал и рассказывал. Когда я пришла в школу, была реформа. Там менялись деньги 1 к 10. Мама говорит: пойди купи что-нибудь, завтра деньги обесценятся. Я купила книжку о вселенной. Толстая была. Все деньги издержала на нее. В школе учительница вела биологию, взяла у меня она ее и не вернула. Мы не зацикливались на голоде. Надо — мама сварит картошки. Нет картошки — значит, оладьи из гнилой. Сейчас они называются драники. Не было проблемы голода у нас.

Мои дети начинают вспоминать, что когда они были маленькие, их угощали. Я говорю, мне вас неинтересно даже слушать! Мы-то старались посмотреть фильмы в кинотеатре, посмотреть что-то. Мне 12 лет — мы с малышом в кинотеатре. Я сажу его на колени. Мама последние деньги отдавала! Малыш ложится, знает, что кино начнется, и ему надо спать. Тогда в Молотове работал кинотеатр «Художественный» и «Комсомолец». Когда война закончилась, в «Художественном» шли фильмы, взятые в качестве трофея. Они так и начинались, с такой подписью. Масса фильмов! Почти каждый день бегали. С переводом были, читать надо было. Мы прилично читали! Нас научили и считать, и читать в школе. Со свечками, но преподавали нам хорошо. И требовали хорошо. Читали очень быстро.

У меня было положительное отношение к людям. Ко всем. Все дружили. Была, конечно, шпана. И хлеб могли отобрать, бутерброд. Но это же детство! Я смотрю на это с позитивом. Но горя было много из-за того, что у кого-то из приятелей приходили похоронки. Когда отец дошел до Двинска, дальше они уже не пошли. Вернулись. Склад расформировали, он уже был не нужен. Во время войны, конечно, приходилось дома мне все делать. С ребенком сидеть с маленьким, готовить. Мама должна была каждый день уходить на 6 часов работать. Каждая женщина должна была за неделю выстирать 10 стяженых штанов, 10 телогреек, 10 бушлатов, окровавленных. Она стирала, полоскала в проруби. А я сидела с ребенком и училась. Она уйдет, оставит молоко. Следующее кормление — сладкая водичка. Он как головой тряхнет! Весь вымазан в этой воде! Я была за старшую. Когда ребенок уже постарше стал, там уже возьмешь хлеб, в марлечку, а он это сосет. Когда война закончилась, ему было уже 4 годика.

Говорят, что дети почувствовали войну. Папу взяли в армию, а меня в октябрятский лагерь. Меня оттуда забрали, потому что надо было сфотографироваться. Чтобы была память. Хорошо, что живы остались. Нет такого, что кто-то погиб из семьи.

День Победы очень хорошо помню. У нас в соседях жил полковник, который противовоздушная оборона. Ночью где-то в 3 часа пришли, кричат: полковник! Вставай! Война закончилась! 3 часа ночи было! А у меня утром 9 мая день рождения! Утром война закончилась — все уже праздновали! Радовались! Начальник склада говорит: пошлите к Винокурову (это фамилия моего папы). И они все пришли к нам! И целый день веселье! И на следующую ночь веселье! И уже только 10-го утром уже разошлись. На улице все ходили, друг друга поздравляли, даже если не знакомы. А мы дети 14 лет — мы свободны! Побежали на танцы. Уже такой возраст! Уже кавалеры, а родители же вечером не пускали. А тут война закончилась — мы свободны! По всему городу бегали. Родители не ругались, было очень радостно. Хороводились. Чужие люди обнимались, целовались, плакали. Плакали те, у кого погибли близкие.

Потом жилось очень тяжело. Маленькая была, во время войны не чувствовала. Поем картошку и побежал к себе. А после войны... В магазинах пусто, ничего нет. Где сейчас Политехнический институт, был сенной рынок. На нем можно было все купить: буханки хлеба, масло 200–300 грамм. В магазинах по карточкам только, а на рынке — пожалуйста! У меня мама хорошо шила. Купит старую вещь, на другую сторону перевернет — и продаст. Говорит: ставьте чай. Я кипячу. Моя сестренка на 20 лет меня младше. Маленького брата я выпихнула в жизнь — он сейчас академик. Всегда вспоминает, говорит: ты меня вырастила, подняла.

После войны детям было тяжелее, чем во время войны. Сахарин в пакетиках. Сидим мы, дети, ждем маму, она пришла с рынка. Мы пьем чай, черный хлеб с маслом. Для меня до сих пор это самое вкусное. Мои дети удивляются, а ведь это самое вкусное! Вкуснее всяких конфет!

В университете мама мне давала рубль. Можно было купить булку, чай и еще оставалось 50 копеек на кино. Не было трамваев. Один трамвай ходил только по Ленина. Сейчас он сворачивает у КДЦ, а раньше напрямик шел до Перми 2. Я пешком шла по Комсомольскому проспекту, потом на трамвай. А во время войны все пешком бегали, снегурки надевали на валенки и поехали. Самый хороший был транспорт!

В Горьковском саду, когда я в школе училась, заливали аллеи и был каток. Рядом с ним — теплушка. В нее заходишь, надеваешь коньки. Теплое помещение, можно было там бесплатно попить чай, снять пальто верхнее. Катались бесплатно. А сейчас же все за деньги.

В университете я была в конькобежной секции. Негде было купить коньки! Вот выдали мне: один ботинок — 37 размера, другой — 38! Ну, каталась. Бегала. Получала награды!

У меня был сначала первый муж, потом второй. Второй муж Юрий Максимович умер. Много его фотографий у меня. Это было самое счастливое время, когда мы с ним познакомились. У нас было единство души. Мы ложимся в кровать, читаем книжку. Общую! Не разные. Он историк, кандидат наук. В 1992 году умер. Дело в том, что у он в Харкове был в подпольной организации «Краснодон». Они спасали наших солдат, подкармливали. Девочка была у них — документы делала. Раскрыли их и всех забрали. Сидел в камере смертников, получил тиф. Его выбросили в ров с мертвецами. Так он и спасся. Моей маме сказали, что Рекку выбросили в яму с мертвыми. Она среди мертвецов его нашла и привезла домой! Только он поправился, немцы делали облаву на молодежь. И его отправили в Германию. Их там выстраивали, как скот. А эти бюргеры ходили и выбирали их.

Мой будущий муж тогда попал к русской помещице. Есть в Крыму такой парк, директор которого в 1917 году бежал за границу и увез с собой внучку. Он умер, а внучка и была та помещица. Они спасали русских солдат.

Я маленькая была еще, 15 лет было, вели по Комсомольскому проспекту немцев. А они идут, поют песни свои. Пленные, даже еще война не закончилась, они строили КамГЭС. Нас же, детей, гоняли везде, где надо силу. Нас и туда привозили, мусор убирать. Вдруг бежит какой-то конвоир, бежит и говорит, вы что тут делаете? Оказалось, что уже запустили туда немцев, а мы еще там были. Помню, бежали оттуда.

Много было эвакуированных. Гостиница «Урал» была полностью заполнена эвакуированными. Вчера смотрела фотографии, у меня целый пакет этих фотографий. Муж хорошо фотографировал. Посмотрела — там фотографии актеров, балерунов. Павлова, Шаповалов. Балет «Три Мушкетера». Сейчас нет такого балета. Прекрасные балеты были. «Три карты», например. Сейчас уже все они не танцуют, все они теперь репетиторы. Молоденькие тогда были, 13–14 лет. Сахарова была молодая. Познакомились, ей было 22 года. Она не дошла до актрисы. 23 фуэте она не могла выкрутить. Так и танцевала в кардебалете. Зато сколько девочек талантливых воспитала! После войны, говорит, пошли ко мне в гости, у меня есть картошка и селедка.... Это так будет вкусно! Помню, мы сидели ели. Я до сих пор люблю картошку. Бывает, возьму отворю картошку, поем ее с растительным маслом или капустой. Это осталось после войны.

У бабушки был в Кунгуре большой огород: бобы, горох. Она в фартух все собирала. Принесет на крыльцо, а мы едим. Было удовольствие. Какие же несчастные дети мои, вспоминают что-то вкусное всегда. Мы ели кислицу, ягоды, грибы! И были здоровые! Ели подножью травку! Раньше ведь в Перми кругом леса были. Не надо было далеко идти. Сейчас нужно ехать на автобусе. Раньше все было доступно. Встал на ножки и побежал!

Люди были намного добрее, чем сейчас. Жалели. Я была уже взрослая. Ехала в автобусе. Ребенок едет на тренировку с коньками, стоит на выходе. Кто ни идет, пихнет его. И женщина говорит: ездят тут всякие. Я говорю, как вам не стыдно! Ребенок! Разве во время войны кто-то бы пихнул ребенка? Погладили бы по головке. Очень добрые были люди. Жалели. Я привыкла. В нас это добро осталось.

Я работала в деканате, заведующей кафедры, замдекана. И всегда жалела студентов. Студент один раз пропустил, другой раз не сдал. Я с ним беседую! Может, у него родители пьют? Был у меня студент, который влюбился. И все решил бросить. Он ходил ко мне в деканат, отчитывался за занятия, в результате весной он сдал все экзамены и любовь прошла! Часто говорю молодежи: жалейте людей, с которыми работаете. Часто кричат на студентов, что не готовы, что не сделали. А вы узнали — почему? Может быть, он ночь не спал? Может, отец всю ночь пьяный скандалил? Может, влюбился? Откуда это добро? Оно осталось с войны. Мы внимательно относились друг к другу. Не было злости! Никто не ругался в трамваях. Война — это плохо, но то, что осталось в нас от войны — большое дело. Человек остается на всю жизнь таким, каким его воспитали в детстве. Нас, детей, везде посылали. Надо окна мыть в школе — моем! Почему мы делали? Потому что просили с добром. И всегда благодарили. Очень важно вовремя сказать «спасибо».

Война — это горе, но в то же время — воспитание доброты.

Осталось во мне это: людей любить и жалеть их.»