Романов
Виктор Александрович

Ветеран войны. Награждён орденом Великой Отечественной войны, боевым орденом Красной Звезды, медалью за взятие Вены. Чемпион Ленинграда по велоспорту 1949 года. Победитель Первенства Пермского края по плаванию 2014 года. 49 лет проработал в Пермском университете.

«Я только 9-й класс окончил, как началась война. Сразу на фронт меня, конечно, не взяли — маленький был. В 10-м классе я бросил школу и пошел работать на эвакуированный Московский оптический завод токарем.

Соученик мой Шабашов, на год постарше меня, эвакуирован был с фронта в Молотов в госпиталь, лежит. Он на севере ноги отморозил, пальцев не было на ногах, и на одной руке не было четырех, удалили. И мы всем классом ходили к нему. Я потом на девчонок смотреть боялся, стеснялся, что вот Борька уже воевал, а я не успею. Боялся, что война закончится. Мы всё думали: «Ой, да мы сейчас Гитлера быстро разгромим!». Вот боялся, прямо переживал.

Когда мне исполнилось 18 лет, я с одноклассником Лёшкой пришёл в военкомат. А у меня бронь, оказывается. Говорим, если не возьмёте нас на фронт, мы сбежим и сами поедем. Ой, как я тогда переживал, что на фронт не попаду! Хотел воевать, патриоты же были раньше. Пошли с Лёшкой поступать в училище. Ну, я что-то по математике соображал, быстро написал всё и стал Лёше помогать. Меня капитан и выгнал из палаты. Лёшка не попал тогда, так без вести и пропал где-то. Я о нём ничего не знаю, пропал, и всё. А я закончил училище, потом под Тамбовом нас сформировали и в 1943 году мы уехали на Карельский фронт. Нас снабдили немецкими гаубицами 152-мм, уже трофейное оружие. Нас так и звали — «трофейщики», «трофейный полк».

На Западную Лицу мы добирались 43 километра 1 месяц и 20 дней. Потому что в гору надо подняться, орудия затащить. Мы 2 трактора прицепляли и юзом тащили. Тут подходит какой-то в куртке, наверное, чина большого, говорит: «Кто тут старший?». Я говорю: «Я. Лейтенант Романов». И он говорит: «Не надо 2 трактора тащить. Вы трактор один разверните, и задним ходом один трактор у вас всё будет поднимать». Мы сразу это сделали, и дело пошло быстрее.

Туда прибыли, батарею поставили и сначала были в обороне. Там мы расслабились, конечно, потому что снарядов было много, а на наши 152-мм гаубицы было по 2 снаряда на неделю. Лимит был.

Перед наступлением генералу Худалову, которого мы поддерживали, предложили Худалову «Катюши», а он отказался, оставил наш полк в поддержку. И не прогадал. Мы стреляли, здорово поддерживали. Так мы пришли в Норвегию, дошли до Киркенеса, и немцы оторвались. Наткнулись на склад одеколона в четырехгранных бутылях. Ко мне капитан прибегает, говорит: «У меня все перепились. Есть неподвижный заградительный огонь?». Я говорю: «Конечно, есть». «Давайте, в случае чего, немцы пойдут в наступление, мы заграду поставим». Но не понадобилось. Немцы оторвались и убежали.

На английском пароходе нас вокруг Рыбачьего полуострова в Мурманск привезли. Орудия на стадионе оставили, мы сами в двухэтажных домах разместились. И вот, в Мурманске мы 31 декабря собираемся отмечать Новый год, и вдруг — тревога. Разбежались по вагонам и уехали. Прямо в ночь с 31 на 1 в пути были. Приехали в Житомир, на Украину. И там нам дали 152-мм, гаубицы. Те мы на севере оставили. В Венгрии мы присоединились к 3-му Украинскому фронту. Там Карельский был, а тут третий Украинский фронт. Вену мы взяли. У меня есть медаль за взятие Вены.

На севере наградили меня орденом Отечественной войны. На Юге послали за Отечественной первой степени, а дали только орден Красной Звезды, боевой. Так что войну я закончил с двумя орденами. А потом вот этих понадавали (показывает на медали).

В Венгрии 8 месяцев стояли. В Надькёрёше. Из Надькёрёше нас направили в Западно-Сибирский военный округ. По Венгрии мы тоже ехали больше месяца. Потому что мосты разрушены. Прямо на месте из шпал собирали и ставили рельсы. И паровоз, у мадьяр они маленькие паровозы, они 2 вагона прицепляют, перевозят. Потом следующие два. Так перевозили. Потом приедем на какую-нибудь станцию, они говорят, у нас нету угля. И там стоим тоже несколько дней. А когда по этому мосту едешь, так чувствуется, как качается. Интересно было, конечно. Вот, в Западно-Сибирский военный округ приехали. А я по спорту, видимо, прилично выступал. Брат старший уехал в армию, а велосипед мне его достался. У меня родители отдыхают в 18 км от Свердловска, я утром приезжаю, а ночевать — обратно. То есть я 36 км каждый день ездил. А что, подросток был, мне было 14, 15, 16. То есть я сам подготовлен был. Ну и вот, я написал заявление в Каунас, в Академию береговой артиллерии, я даже уроки вел по высшей математике для старшего офицерского состава. Не думайте, что я хвалюсь. Отцу сказали, что у вас сын задачи как блины печет. А плохо у меня с русским было. У меня в родне отец по маме поляк червенский, мама белоруска, ну, бабушка из Нижнего Новгорода, батя русский — Романов, а бабушка — киргизка. Четыре национальности.

И написал в институт по физкультуре. Но больше ждал в Академию береговой Артиллерии. И мне пришла разнарядка на меня. Это был уже 1947-й год.

День Победы мы встретили под Драйзеном в Австрии. И приказ: нас перевели с третьего на второй Украинский фронт, и мы пошли на Прагу, Прагу надо было освобождать. И вот шли на Прагу, и кончилась война. Связь была. Объявили. Все «УУУ!», все стреляли в небо, у кого какое оружие, плясали, кричали, все были, конечно, рады. Это 9-го мая было. А 11-го числа мы остановились в Словакии, на опушке леса, достали орудия, война закончилась, костер, мы поем. Уже ночь. И вдруг слышим — трещит самолет. А наши кукурузники двукрылые, маленькие, на которых женщины многие воевали, и у немцев Хенкель, звук у них одинаковый. Ну, мы даже не обращаем внимания, ну, наш кукурузник летит, мы его не видим даже, ночь уже. Мы у костра, и рядом корова была привязана. И слышим — рядом бомбы, а звук-то уж мы все знали. Одну большую и 4 маленьких бомбы немцы сбросили, они из-под Мюнхена прилетели. Мы все сразу легли, разорвались эти бомбы, всё, все встали, никого не поранило, а корову убило насмерть. А старшина говорит: «Ну, вот и колоть не надо». Он у нас 907-го года был, чуть мне в родители не годился. Ну, короче говоря, могли погибнуть.

Между прочим, 22, 23, 24-го годов рождения после войны осталось всего 3%, почему других годов больше? Например, кто-то с 12, с 10-года он уже майор, полковник, у него блиндаж, а у этих только окопы и всё. Вот эти годы очень пострадали. 25-й год уже меньше. Потому что окончание войны было. У нас их много было с 25-го года, ну как много. Относительно осталось много после войны. Меня студенты в университете спрашивают: «Виктор Александрович, вы счастливый человек?». Я говорю: «Конечно!». А они: «Вот кого преподавателей спросим — они сидят, думают, маются». Я говорю: «А что мне думать? Нас вот такие-то года 3% осталось. Это уже счастье. И тем более по фронтам успел».

Самое счастливое событие у меня в жизни — что я родился. Это ведь все бывает случайно. Мама ждала дочку. И переживала очень. Старший сын был, 21-го года, а я в 24-м году родился. И она переживала. Ну, долго рассказывать.

21 марта 1945 года, мы, фронтовые, кто живы остались, отмечаем как второй день рождения.

Мы шли по Австрии. Превосходство уже наше в воздухе, на земле, заканчивается война, 21 марта, понимаете? И рама прилетает — это немецкий самолет, который фотографирует, и я командиру батареи Русакову Борису говорю: «Товарищ старший лейтенант, уводите взвод управления, потому что рама не зря сфотографировала». И он увел. Ну а мы-то остались. И нас это только вот спасло. Налетели 21 Фокке-Вульф, самолет, и они термитные бомбы кидали, из пулеметов поливали. Танки, и орудия, и лошади, и связь — всё было забито. Уверены были, что ничего нам уже не будет. Люди огнем прямо синим горели. В ствол орудия у меня осколок попал, и весь оплыл, термитные бомбы были. Они вот так бомбят, бомбят, а у меня командир первого орудия кинулся бежать, я его схватил за ногу и под себя. Он мой подчиненный, а я его накрыл телом. А мне навстречу шофер Ромашкин лицом лёг, мы в кювете. А на той стороне в кювете Медведев у меня был, его вообще не нашли, разорвало. Только сумку его нашли, там письмо треугольник, он домой пишет, что скоро вернусь. Так не нашли его. Двое у меня с ума сошли, в сумасшедший дом попали. Потом один даже писал, что он там лошадей пасет, позже уже. Я сам не слышал пять суток. Ульянов 901-го года у меня был не слышал больше месяца. В общем, последствия были. Но мы никуда не обращались, ни в медсанбат. А вот на поле кто побежал, прямо огнем синим горели люди, ужасно было. Мы потом ведь ходили, все это смотрели. Вот так нам попало за безалаберность. И мы это как второй День Рождения отмечали. Ну а сейчас отмечать-то не с кем, почти не осталось. Нас от полка осталось: сейчас в Ленинграде Ханов 25-го года был рядовой, потом директор завода, он депутат был, и мы в Ленинграде собирались когда в 80-м и в 85-м, он всё обеспечивал. В ресторане накрывали, автобус был выделен, всё он делал. Он остался. Потом Саша Берк в Америке сейчас с сыновьями, в Израиле — Гуревич и я. Мы поздравляем, конечно, друг друга, звоним, с днем рождения, с праздниками и просто так звоним.

После войны я пришел к командиру бригады, Черня был, полковник. Он, между прочим, с 10-го года, я 30 января родился, и он — 30 января, только я его ровно на 14 лет моложе. Я к нему на 80-летие на День рождения даже ездил. Ну и я в Институт поступил, военный, он один. 13 гражданских было институтов физкультуры, в том числе в Ленинграде им. Лесгафта, а военный институт только один был, его организовали в 1947 году. В Ленинграде, в Выборгском районе. Взяли один факультет из Института им. Сталина в Москве, взяли один факультет у Лесгафта, военный был там, и добавили морской факультет. Вот были морской, авиационный и общевойсковой. А в общевойсковом артиллеристы, связисты, все там. Я на общевойсковом был.

Там выступал, был в 1949 году чемпионом Ленинграда по велоспорту. Еще призовые места занимал в офицерском многоборье и пятиборье, на первенстве Вооруженных сил. Когда закончил Институт, меня послали в Свердловск, в Суворовское училище, потому что там я вырос, там родители, там мой дом. И вот я в Суворовском училище 4 года преподавал. Потом пришел приказ. То есть в Уральском военном округе было 6 дивизий разных. Я попал в Кунгур, майор Огурцов попал в Челябинск, а майор Караваев в Еланские лагеря. Я 4 года был начальником физподготовки дивизии. Потом был приказ Хрущева —демобилизировали 1 200 000.

Мы с женой сидим, я уже женился, в столовой мы сидим, и забегает, кричит: «Ты цивильный, Романов, ты цивильный!» Вот, всё, и я приехал сразу в Пермский университет, поступил на кафедру физвоспитания. Мне предлагали заведовать кафедрой в сельхозинституте. Мне предложили — я сразу наотрез отказался, нагрузка большая была. Когда я пришел в Кунгурскую дивизию, у нас последнее место было по спорту. Я её вывел на второе место. Но на первое нельзя было. Потому что свердловская дивизия, там все сливки собраны, её невозможно было победить. И вот за второе место генерал дал мне семейную путевку, по нашему-то...надо же...названия забываю. Я названия, имена плохо помню. А вот телефон мне запомнить — любой. Просто если мне надо, я запомню, через несколько лет скажу. Такое устройство мозгов.

Ну и вот я в университете им. Горького. Я там 49 лет проработал. В 84-м году мне исполнилось 60 лет. В 85-м я жену похоронил. Я до 2004 года на полставки. У нас всё-таки пенсия больше, чем у рядовых была, но я, чтобы дома не быть одному, я на полставки работал до сентября 2004 года. 49 полных отработал лет. А сейчас нас в Университете участников осталось трое. Швецов Георгий Семенович, например.

Самые счастливые годы у меня были на фронте. Во-первых, я молодой был, во-вторых, не знал, где что болит, вообще не знал. Я всегда плавал, в пионерлагерях обыгрывал тех, кто старше меня на 2–3 года. А потом тренером по плаванию стал. 7-го декабря 2014 я был на Первенстве края по плаванию, так там старше 80-ти и никого и не было. А мне через 2 месяца после этого 91 год исполнился. Выиграл всех 80-летних! В 2011-м году на Пенсии России серебро завоевал. Ну вот видите, какой я хвастун...»