Верьясова
Ираида Ивановна

Во время войны была ребёнком, жила в Молотове.

«Я родилась в Перми, в Мотовилихе, на улице Свободы, 98. Нашего папу Коростелёва Ивана Григорьевича взяли на фронт 23 июня 41-го года. Мама осталась с нами троими: 5 лет, 3 года и 6 месяцев. Было сложно, конечно... Наступала зима, печку топить было нечем, дров не было, поэтому мы временно переехали к маминой тетке.

В сентябре мама пошла работать в госпиталь санитаркой, ухаживала за ранеными солдатами. Иногда они просили ее писать письма своим родственникам. Некоторые тяжелобольные сами не могли писать. Они диктовали, а она писала.

Всегда, когда солдат лежит еле живой, он пишет: «Здравствуй, моя мамочка, все у меня хорошо, я уже лежу на лечении, скоро выздоровею, встретимся». Многим встретиться не пришлось, ранения у многих были неизлечимые.

А кого ставили на ноги, отправляли сразу на фронт. Мы с братиком заходили к ним, хоть мы были очень маленькие, они нас принимали очень ласково. Я еще удивлялась тогда: как это — они нас не знают, а почему-то так хорошо относятся. А потом я поняла: они в нас видели своих детей, с кем их разлучила война.

У папы было 4 брата, все родились в деревне Пихтовка, Частинский район, Молотовская область. Четверо из них — участники войны, один работал в тылу на заводе. Папа погиб, его имя записано на мемориальной доске в Рабочем Посёлке. Я горжусь своим отцом. Он был красавцем. Ему было 35 лет, когда началась война, а маме 26 лет, уже она имела 3 детей. Рано тогда взрослели. Мой отец был фронтовым шофером. А дядя Вася, летчик, потом жил в Москве, умер 8-9 лет назад. Был такой эпизод. Когда он учился в военном училище, он приехал домой в деревню. Сразу не признался матери, что он ее сын, а он стал красивый, бравый. Заходит в дом, спрашивает, можно ли руки помыть. Мать отвечает: «Заходи, милок». «Твои где сыновья?» Она все рассказала ему. «Мама, ты не узнаешь меня?» «Васька, это ты разве...» Он для нее очень изменился.

Мой папа вернулся домой в августе 45-го года. Был участником Сталинградской битвы. Рассказывал, какие там были страшные дни, ужасные. Когда на его глазах разрывало тела солдат на части, снаряды попадали. Как он переправлял на другой берег Волги командира 35-й гвардейской дивизии Глазкова Василия Андреевича, тот был смертельно ранен. Его переправили через Волгу, очень сложная была переправа. На берегу творилось ужасное: там раненые солдаты, плач, крики, стоны, снаряды, бомбы, дети по берегу бегают, без родителей остались некоторые.

Мы так ждали писем с войны! У нас они не сохранились. Когда получали треугольник с адресом полевой почты, мы прыгали от радости — «папа жив! папа жив!». Вначале писали с фронта редко, потом, после Сталинграда, когда пошли на запад наши части и выгоняли немцев с нашей территории, стали писать почаще. Может, потому что солдаты духом воспряли. Но все равно нечастые это были письма. Когда мама писала отцу ответ, она садила нас рядом с собой. Мы ручки складывали на газеты (бумаги чистой не было), и она нам обводила наши ручки карандашом: мою, Вадика, Витину, которому уже год зимой исполнился. И подписывала: «Это с тобой здоровается Ира, это Вадик, это Витя, они ждут тебя, когда ты вернешься домой». Вот такие были послания. Мы не могли сами писать, это были своего рода наши письма отцу. Потом в 43-м году я пошла в первый класс на Висиме, в 56-ю школу. Там у нас была очень хорошая учительница Мария Федоровна, она часто приглашала меня к себе. Жили они в торце этого здания, несколько учителей, им давали жилье, муж у нее был на фронте.

И она почему-то меня любила, видимо, потому что у меня тоже отец — фронтовик. Во время большой перемены нам всем давали по кусочку хлеба, разносили на подносе по кусочку черного хлеба, совсем тоненький кусочек. Нам он так нравился, нам такой он был вкусный. Он был какой-то слизкий, скользкий, но тогда был очень вкусный. Нам сказали, что он какой-то был поклеванный. Что такое «поклеванный», я до сих пор не знаю. Что-то примешано было к нему. Мы были очень счастливы, что этот хлеб нам дадут. Я вкус этого хлеба помню. Если бы вы сейчас дали, я бы сказала, что нам именно такой хлеб давали, черный-пречерный.

Во время перемены пели песни в коридоре. Я не помню детских песен. Помню больше, что мы одну песню все время пели, «И врага ненавистного крепче бьет паренек, за Советскую Родину, за родной огонек». И вот эту, «На позицию, девушка!». Почему-то пением нашим руководила учитель физкультуры Екатерина Алексеевна. Она ходила с нами, и мы пели песни.

Мы не ощущали, что плохо живем. Конечно, голодные были постоянно, дети ведь. Травы наедимся и все равно хотим есть. Полевая редька, полевая морковь, какие-то листья от липы, ягодки липовые, шишечки от елочки молодые — всё съедали. А зимой что было, то и ели. Давали паек, карточки были, по ним получали хлеб. Многие ездили с обменом в деревни, выменивали одежду на мясо, молоко. У нас в огороде росло три рябины. И мы по-детски: это рябина Ирины, это Вадика а это Вити. Мы как бы смотрели: «ой, у тебя цветы красивее», или там «твои ягоды слаще», «нет мои слаще». Наш младший брат и сейчас живет в родительском доме. Мы его не продали, не разломали. Пользуется огородом, который кормил нас во время войны. Перед окнами растет у нас жасмин.

Мама была на десять лет моложе папы. Он приехал и работал здесь шофером. Она вышла за него замуж в 16 лет и до 26 лет успели родить 3 детей. Мама в течение всей войны работала санитаркой, приравнена к участникам войны. Я сама теперь не знаю, как она успевала работать и следить за тремя детьми. Видимо, мы сами водились друг с другом. Иногда соседи приходили проверяли как мы себя ведем. Младший все время плакал почему-то. Может, он есть хотел. Хлеб, который давали нам, разжевывали мы сами, дети, в марличку в несколько слоев завязывали и ему в рот вместо соски.

Когда война кончилась, все стали говорить: «Сейчас есть досыта будем, все будет хорошо». Однажды услышала, что самый младший брат сидит под своей рябиной на меже и поет что-то. Я думаю, что он там поет? Подобралась, подслушала: «Скоро папка приедет, хлеба много привезет». Он сам такую песню сочинил. Он мечтал только о хлебе, он не просил конфеты или печенье. Я все время говорю: «Хорошо пел, теперь ешь хлеба досыта». Когда папа пришел с войны, он устроился на машину, которая развозила хлеб из пекарни. Вроде как, совпало...

Мы во время праздника Дня Победы всегда пели отцу песню такую, про шофера. Он сидит, вспоминает все эти тяжелые дни, у него на глазах слезы, а мы поем:

Путь для нас к Берлину, между прочим,
Был, друзья, не легок и не скор.
Шли мы дни и ночи,
Было трудно очень,
Но баранку не бросал шофер.

Раньше не говорили «пойдем погуляем!». Мы говорили «пойдем бегать». Бегали все. Зимой в снежки играли. Играли и в немцев тоже. Одни немцы, другие русские. Кричали «ахтунг! ахтунг! Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!» По-детски все. За немцев не очень хотелось играть. Делились попеременке: сегодня немец, завтра русский, или партизан.

Игрушек не было. Каждый лоскуточек складывали или пуговку, потом обменивались друг с другом. Все равно было интересно, хорошо как-то. Вроде бы и тяжело было, но в тоже время все равно детские годы, вроде бы, и неплохо.

Соседи взяли мальчика, усыновили, у нас на Висиме был детдом. Мальчика был из Сталинграда. Во время блокады Ленинграда к нам приехала тетя Люба Наговицына. Там голодно было, и они приехали в Пс двумя детьми. Они были припухшие немного от голода, Олег и Виталька. И они первое время жили у нас, вот в этом домике маленьком, где комната 16 метров. Нас с мамой четверо и их трое. Спали кто где, кто на полу, кто на кровати, кто на палатях, кто на печке. Места хватало. В тесноте да не в обиде.

Все очень ждали победу. День Победы 1945-го... Помню только, что было солнце и я почему-то пошла на улицу 1905 года, спускалась по ул. Восстания... Все шли навстречу радостные, все улыбались, но я не слышала пушки, салюта, но конечно, радостно было, все было очень прекрасно, что победа, что отец придет с войны, все вернутся, снова мирная жизнь будет, много веселья и много еды.

Счастливых событий в моей жизни было много. После Победы папа нам принес подарок — губную гармошку немецкую, такие радостные бегали, играли на ней, на этой гармошке. А так... Всё радостно. Родился ребенок — это радость, все здоровы — прекрасно. После войны у мамы родилось еще 4 ребенка.

День Победы у нас всегда был радостный праздник. Часто мама накрывала стол в огороде среди листвы, особенно, когда черемуха начинает расцветать. За голодное военное детство она старалась нас откармливать: шаньги, пироги, много всего выставляла на стол, а солнце светит... Все прекрасно! Я довольна своей судьбой, у меня был хороший муж Василий, прекрасные дети и внуки, это ли не счастье. Я преклоняюсь перед мужеством поколения моих родителей, им было очень трудно, они обеспечили нам мирную жизнь».